Не хотелось обвинять отца Ольги, а косвенно и ее, но и оправдать трудно. Участковый связан с хранителями – это установлено. И мало того, покрывает серогонов, скупающих оружие, не имеющих документов. Если он, Русинов, знает, что за войско сидит в лесу, то участковому, имеющему своих осведомителей, не знать об атамане-летчике Паше Зайцеве – полный абсурд. Значит, атаман выполняет определенную функцию у хранителей; они нуждаются в Паше с его гвардией и потому позволяют серогонам жить в этом регионе. Вроде беглых пограничных казаков, которых держали как смертников за возможность вольно жить и пахать землю. Возможно, Лобан и «казаки» не знают истинной сути, но атаман знает!

А «снежный человек»? В стекле – пулевая пробоина! Участковый мог понять, что Русинов отстреливался от снежного человека, – там же куча следов его присутствия: мятые, погрызенные банки, выломанная дверца. К тому же это не снежный человек, конечно, если умеет читать. Одичавший, сумасшедший Зямщиц?.. Участковый мог решить, что произошла схватка с ним и в результате Русинов пропал… И это абсурд! Следы на дороге после дождя, пожалуй, видны до сих пор… Он просто пытается оправдать Ольгиного отца.

На окраине поселка залаяла собака, и голос ее, словно подхваченный ветром, разлетелся по всем улицам. Кого-то еще носило ночью. Русинов услышал мягкий шелест шагов по земле, осторожно привстал, чтобы не качнуть машину, и отодвинул край занавески. К воротам участкового подходили двое мужчин в спортивных костюмах – в темноте отчетливо белели белые «лампасы» на брюках, окантовка обшлагов и воротников. Один сел на скамеечку у ворот, другой перемахнул через изгородь палисадника, подошел к окну, осторожно постучал. Видимо, за окном откликнулись на стук. Мужчина выбрался из палисадника и, ожидая, когда отопрут калитку, стал осматривать машину. Тронул ручку водительской дверцы, пощупал место удара на лобовом стекле, и, когда остановился возле окна, Русинов узнал его! Виталий Раздрогин!

Калитка отворилась всего на секунду, впустив гостей. На улице начинало светать, и забираться под окна дома было опасно. Русинов осторожно вышел из машины, попробовал заглянуть во двор – там было еще темно, да и забор высокий, бесшумно не перелезть. Он метнулся вдоль изгороди: участковый обстроился основательно. В сторону огорода с цветущей картошкой выходили рубленые стены сараев, так что путь во двор один – через калитку или ворота.

Он тронул калитку – заперто изнутри… И тогда демонстративно сел на скамеечку и стал ждать. Прошло минут двадцать, прежде чем во дворе заходили: сначала послышался неясный говор двоих мужчин, затем неожиданно взвыл стартер легковой машины. Двигатель долго не заводился – похоже, давно не ездили! – лишь с шестого приема раздался мерный гул «Жигулей».

– Давай скорее! – внятно сказал кто-то. – Чемодан в багажник!

Будто удирали!

Русинов затаился в проеме запертой калитки. Вот дрогнули ворота, и створки их распахнулись наружу, заслонив Русинова. Со двора выехал «жигуленок» шестой модели, новенький, молочно-белый, притормозил возле машины Русинова. Не видно, кто за рулем! Вышедший вслед за машиной человек стал запирать ворота: завел одну створку, потом взялся за другую, открывая Русинова.

Это был Раздрогин! Только неузнаваемый – в белом летнем костюме, черной рубашке и белом же галстуке, в руке небольшой кейс. Он куда-то срочно уезжал!

Русинов выступил из проема калитки и оказался за спиной и чуть сбоку от Раздрогина.

– Здравствуй, Виталий!

Раздрогин замер, но лишь на миг! Спокойно захлестывая створку ворот с другой створкой, обернулся…

Он! Разве что возмужал, заматерел – эдакий элегантный молодой купец.

– Ну что смотришь, Раздрогин? – спросил Русинов. – Мы тебя ищем лет пятнадцать. А ты здесь?

Он владел собой великолепно: спокойно бросил кейс на заднее сиденье, распахнул переднюю дверцу, чтобы сесть.

– Вы обознались. Извините…

Русинов забежал вперед, встал, опершись руками на капот.

– Виталий, давай поговорим! Я – Русинов. Ты же знаешь меня!

По Институту они не были знакомы, никогда не встречались, но он, общаясь с хранителями, не мог не знать Русинова. Мало того, возможно, принимал участие в его судьбе…

Раздрогин выпрямился – одна нога была в кабине.

– Вы ошиблись! – внушительно и властно проговорил он. – Уйдите с дороги!

Второй, бывший за рулем, безбородый, крупный парень, резко распахнул свою дверцу. Они невероятно спешили!

Русинов отступил от машины.

– Мы еще увидимся, Раздрогин! Я буду здесь, понял? Я никуда отсюда не уйду!

Дверцы мгновенно захлопнулись, и «жигуленок» рванул с места, пробуксовывая на влажной от росы траве. Русинов ощутил, как заболели ладони: молодая кожа под лопнувшими пузырями иссохла, истрескалась по линиям руки и кровоточила. А старую он содрал, пока ехали на телеге с Лобаном…

В проеме калитки стояла немолодая женщина. По возрасту – наверняка мать Ольги… Она все слышала и видела.

– Здравствуйте, – сказал Русинов.

– Откуда вы здесь? – не скрывая страха и недоумения, спросила она. – Как вы здесь оказались?

– Приехал. – Он сделал несколько шагов к калитке, женщина запахнула фуфайку на груди, словно защищаясь. – Увидел свою машину возле ваших ворот… Не бойтесь меня.

– Я не боюсь! Но вас же ищут повсюду!

– Кто меня ищет?

– Муж… И с ним – люди. Прилетели на вертолете…

– Где же они? – насторожился Русинов: с вертолетом его могла искать только Служба…

– В горах. – Она недоуменно пожала плечами. – Вчера нашли машину и снова уехали.

– Видимо, мы разминулись по дороге, – предположил он. – Но меня никто не должен искать! Я не терялся.

– Не знаю… Ищут. – Она что-то утаивала и относилась к нему с опаской. И почему-то все время рассматривала его.

Скорее всего это была Служба! Он запечатал радиомаяк в свинцовый панцирь и ушел из эфира. Наверное, эта штуковина работала настолько исправно, что такого не могло быть. Потому и подняли тревогу. Но ведь Служба обязательно бы обыскала машину и обнаружила радиомаяк! И сразу бы раскусила его хитрость. Впрочем, могла и так раскусить. Теперь они перерывают Кошгару!

– Скажите, а как вас зовут?

– Надежда Васильевна…

– Надежда Васильевна, а Ольга дома? – спросил он.

– Нет, она в больнице… Дежурит.

– Но там замок на двери!

– Мы на ночь запираем, – пояснила она. – А ходим через черный ход. Чтобы больные не убегали домой…

– Мне можно увидеться с ней? – спросил Русинов.

Она смешалась – не хотела пускать его к дочери! Но и отказать не смогла…

– Хорошо… Я провожу…

– Простите меня, Надежда Васильевна. – Он замялся. – У вас гости были… Молодой человек с бородой – это Виталий Раздрогин?

– Нет, что вы! – опасливо засмеялась она. – Это Сережа.

– Значит, обознался, – с готовностью согласился Русинов: она не знала его настоящего имени! Впрочем, какое у него было настоящее?..

– Обознались, это Сережа… Сергей Викторович Доватор. Приезжает к нам заключать договора. – Она откровенно старалась убедить его. – Машину у нас оставляет, иногда ночует… Он занимается бизнесом.

– Понятно, – покивал Русинов, поддерживая разговор. – И у вас уже появились бизнесмены.

– Давно! У нас же лес, мед, дикорастущие…

– А что это такое – дикорастущие?

– Ягоды, грибы – что в лесу растет.

Надежда Васильевна несколько отошла от ошеломления и испуга, и Русинов, стараясь продлить беседу, хотел окончательно вывести ее из этого шока.

– Да, у вас тут грибов в августе – хоть косой коси! Однажды мы за пятнадцать минут набрали шесть ведер белых. На одном пятачке!

– А вы в наших краях уже бывали?

– В ваших не бывал, но на Северном Урале в общей сложности прожил месяцев сорок!

Они подошли к больнице, и Надежда Васильевна вновь насторожилась. К тому же, доставая ключ из-под крыльца, наткнулась на рюкзак и карабин Русинова.

– Это мои вещи, – объяснил он.

Отомкнув дверь, Надежда Васильевна попросила его подождать на крыльце, сама же скрылась в темных сенях. Минуты через две в коридоре послышался стремительный шорох тапочек. Он мечтал об этом мгновении, но эти последние события и новости все испортили. Мысль билась между вертолетом, Раздрогиным и Службой…